Ваня
(Сказка кемского сапожника. Записана со слов Ольги Эрастовны Озаревской)
Жил государь… И умерла у него жена в молодых годах. Оставила ему сына Ваню, мальченка по четвертому годочку. И говорят бояре царю-осударю:
— Ваше величество, женись...
— Никак нет... Не могу: перво — хочу память супруги в чистоте блюсти; а другое — Ваня маловат: мачеха обижать станет. Буду так жить до поры, до времячка.
И живет осударь так — память супруги в чистоте блюдет; сына Ваню ростит... И доростил Ваню до осьмнадцати годов.
Вот бояре опять к осударю приступают:
— Ваше величество, женись. Потому как на приемах иностранных послов без царицы оченно даже неспособно!!
- А что же! теперь можно... Ваня в возраст пришел... Мачеха обидеть не сможет...
И прослышали в других державах, что осударь женится собирается... и стали присылать ему патреты дочерей княжеских, великокняжеских, королевских, государских... И все те патреты заключил он в раму большого формата, и у себя в опочивальне за кроватью в ногах на стену повесил, и завесой зеленого сукна закрыл, и шнур с этакой кистью приладил... Утром-то как проснется, за шнур с кистью дернет, отлетит завеса, а они, красавицы- то, все тут как тут, все как на ладони, одна другой красовитей... Все хороши, а та, что посередке — покраше всех будет — на ней-то и задумал осударь жениться.
Долго ли, коротко ли — прислали осударю приглашение на охоту в соседнюю державу... Собрался осударь скорехонько, а Ваню не берет... дома оставляет... Скушно Ване одному — тошнехонько... И задумал он батюшкин дворец осмотреть. Все знал Ваня — только на чердаках, да в подвалах не бывал. А сегодня везде обошел, порядки навел. А под конец и пришел в осудареву опочивальню. Оглянулся - опочивальня у папаши заново по-хорошему убрана. Шлепнулся Ваня на папашину постелю — глядь, в ногах завеса зеленого сукна, и кисть с боку прилажена. Дернул за шнур, отлетела завеса, а за завесой-то рама большого формата... и все красавицы, все красавицы... все хороши... А та, что посередке, покраше всех будет... Глядел, глядел Ваня, да и задумал на ней жениться...
Вот и приезжает осударь с охоты.
— Ну, што, Ваня, не соскучился?..
— Никак нет, папаша, а только я жениться задумал...
— Да полно-ко!! Еще и усов под носом не выросло, а ты... жениться!..
— Да я уже решил, папаша!..
— Ну, а коли решил, так, может, и невеста есть...
— Есть... извольте покажу...
— А покажи...
Привел Ваня осударя в опочивальню, завесу одернул...
— Вот она, папаша!..
— Ох ты Ва-а-аня, ты Ваня!.. Да ведь я сам жениться-то на ней думал... Ну, да родному детищу не буду поперек дороги становиться. Спосылаем послов — сватать красавицу...
Вот и выбрали посла, самолучшего полковника. Царь-то ему и говорит:
— Ну, ты, брат, поважнее, чтобы тебе всякое почтение, угощение на славу было сделано, потому как мое царство могуче, богато, так чтобы лицом в грязь не ударить...
Собрался полковник, поехал... Приезжает в то царство прямо к осударю. Так, мол, и так... сватает мой осударь дочь вашу, красоту ненаглядную. За сына своего единородного, наследника царству могучему...
— Што-ж,— говорит осударь,— я доволен... согласен... царство ваше богато, держава могуча... есть мое на то согласие... Только, извините, без дочки не могу... надобно ее спросить.
Ну, это уж как быть... невесту спросить надобно... Вот и позвали царевну.
Пришла...
— Так и так,— говорит ей осударь,— из такого-то царства, из такого-то осударства сватают тебя за наследника.
А царевна-то голоском таким умильным девичьим:
— А что же? я оченно довольна... Царство богато... держава могуча... только, извините, хотела бы на патрет жениха поглядеть.
Ну, это дело законно... а патрет-то у полковника в кармане лежит. Сейчас это выхватил, подносит царевне.
А Ваня-то парень хоть куда... красивый... да бледноват маленько, малокровный... Ну, она как на патрет-то глянула — да хвать его об пол!
— Гм... Бела-печальна береза... не желаю за этакого замуж идти.
Да еще на патрет-то и плюнула...
Ну уж тут у полковника сколь краски в крови было — вся в лицо кинулась. Он патрет — в карман да за дверь. «Увидите, мол». Осударь отец за ним...
— Ваше благородие! Ваше благородие! а почтение-то, а угощение-то... столы накрытые стоят...
Какое тут почтение... какое угощение... полковника и след простыл... Схватился осударь за голову, дочери пеняет, што, мол, наделала — теперь будет война, сколько народушку положено будет! Царь-то в горести... ну, а она — девка — знай свое твердит:
— Не пойду за белу-печальну березу... и все тут.
Приехал полковник домой, все осударю докладывает... Так, мол, и так, ваше величество... изволила царевна иноземная на патрет царевича, сына вашего, наплевать. Ударило осударю в голову... этакое бесчестие... хватил кулаком по столу...
— Воевать,— говорит,— собирать войско!..
А тут Ваня шасть на порог.
— Да с кем же это, папаша, воевать?
— А как же ж, Ваня? наплевала царевна иноземная на твой патрет... патрет сына моего единородного... Этакое бесчестие только кровью смывается... Воевать!..
— Да полно-ко, папаша. Не в лицо же белое она мне плюнула, а на патрет... Взял платочек да обтер — и все тут... А то — воевать, кровь человеческую проливать... не согласен я на то... А вот лучше дайте-ко мне миллиона два, так я ее голыми руками возьму, да сюда и привезу.
Ну — што два миллиона осударю для детища единого? Ни словушка не молвивши, ни разочка не охнувши — отсчитал, отсыпал, сыну подал. А Ваня на те миллионы построил корабли крепкие, нагрузил их товарами, да какими... сыром, фруктами заморскими да дамскими костюмами последней формы. Экипажу набрали самолучшего — все полковники, генералы да князья именитые. Ваня в шкиперах — во начальниках. Поехали в царство иноземное... Погода задалась — малина!.. Ветерок попутный...
Вот и говорят Ване:
— Ваше высочество!.. а хорошо идем!.. этак скоро и будем...
А Ваня-то:
— Последний раз титуловали, теперь я купец Михайлов...
Ладно... едут... Ехали, ехали... да скоро и приехали. Зафрахтовали магазею самолучшую, товары разложили, давай продавать, да и продавать-то дешево... ужасно дешево... Вот и стали покупатели захаживать, товары любовать... денежки отсыпать... стали и дворцовы портные похаживать... а там, глядишь, фрейлины заглянули. А товары-то продаются дешево... ужасно дешево... Доложили фрейлины старшей фрейлине. Решила ехать, посмотреть. Да хоть старая девица была,— седая головушка, а тряпки-то заморские уважала. Приехала старшая фрейлина в магазею... товару много... товару самолучшего. Купцы все как на подбор — молодцы кудреватые... а тут еще как развернул ей Ваня кусок красного маре - антик в клетку, она и сомлела... Кусок весь купила, да в карету, да во дворец... да к царевне... и дух не переведет.
— Ваше высочество, наехавши в наш город стольный заморские купцы кудреватые, молодцы... товару навезли... а уж продают дешево — ужасно дешево...
Велела царевна себе карету подать... поехала...
Стоит Ваня у дверей, руки назад... смотрит в стеклышко. Видит, катит карета императорска — прямо к его магазее заворачивает. Догадался Ваня. Подручным мигнул. Выложили фрукту заморскую на подносы серебряные, стоят, дожидаются... Подкатила карета, распахнулись дверцы — и выходит красота ненаглядная... на патрете хороша, а тут, в живности-то, и сказу нету! Рванул Ваня дверь, низко кланяется, а подручные фрукту заморскую подносят... Сама впереди идет, а за ней фрейлины, а за фрейлинами горничны... Поднесли всем подносы серебряны... ну, знамо дело, не девки наши деревенские — обжираться не стали — а этак легонько двумя пальчиками по ягодиночке взяли, да к устам и поднесли... А царевна так и не донесла, на купца загляделася... А Ваня-то, значит, во-о как хорош! Это морское путешествие-то да жизнь-то в новом царстве всю кровь ему в лицо белое и вогнали — парень кровь с молоком, ну ей «белой печальной березы» не признать...
Стал купец товары продавать. Хороши дает товары, а цены берет дешево... И стала это царевна в магазею похаживать, не столь товары покупывать, сколь на купца поглядывать... Глядела, глядела, да и влюбилась по уши. А Ваня еще в батюшкином дому по патрету к ней сердцем прилепившись. Отпускает купец товары красавице, а денег с нее не берет...
Вот и пришла пора рассчитываться... Приехала она с фрейлинами да с горничными, последки забрала, отправила в кареты укладывать. Сама Ване два конверта протягивает, деньги да письмо. Ваня деньги в конторку, а письмо в боковой карман... А она:
— Нет уж, пожалуйста, сейчас прочтите, да сейчас и ответ дать,— да очами-то этак и провела по магазеи-то... Ну, Ваня парень смекалистый — видит, дворцовых-то никого нет — и своим молодцам мигнул — выйди, дескать, в заднюю горницу — те вышли, и остались они вдвоем... Ваня письмо-то распечатал — читает, а в нем очень даже просто, черным по белому прописано: «Коли желаете ко мне в гости ходить, ройте подкоп — вы из магазеи, я из своей опочивальни под такими-то улицами, под такими-то переулками — как раз сойдется»...
Обомлел Ваня...
— Ваше высочество!! а полиция?!
— А што же полиция?! полиция будет слепа и глуха...
— Ну, коли так — с полным удовольствием.
Нашли подрядчиков, скоренько уговорилися. Подрядчики в одном городу проживают — работают.
Встретились — уж не знаю хорошенько, где — за рюмочкой ли, за стаканчиком ли, только разговорилися.
— Ну што — работишка-то есть?
— Есть.
— А выгодная?!
— Да ничего... А у тебя?
— Тоже, брат, есть...
— А прибыльна?
— Работать можно...
— А где?
— Секрет.
— А у тебя где?
— Тайна, брат...
Ну, ладно, секрет да тайна, а работать работают... Днем, значит, роют, ночью землю выносят. Рыли... рыли... Сойтись бы надобно, а у них на пол-аршина этак маху дали... Голоса-то слышно, а никого не видать... А рабочие как заслышали голоса-то — кирки побросали да бежать...
— До аду, слышь ты, дорылися,— слышно, черти голосят...
— Да полно-ко вы, оглашенные!.. держи-кось, может, черти-то и знакомы-то окажутся...
Так оно и вышло... Вернулись, да как последнюю-то лопату двинули, подрядчики-то и очутились нос к носу... Вот они где секрет-то, где тайна-то сказалися... Ну, за работу денег много получили... за секрет да за тайну больше.
Дело слажено... ходи, мил сердешный друг... Ваня ходит, а у ней сердце болит. А вдруг как да провалится... пропадет нипочем добрый молодец! Как тут беде помочь? Думала, думала, да и удумала... Чего девица-красавица не удумает?.. К батюшке пришла — умильным голоском ему:
— А нельзя ли, родимый батюшка, по таким-то улицам проезд-проход запретить?!
— А что такое? — встрепенулся осударь батюшка.
— Да ко мне в опочивальню шум тянет, так головушка болит...
А у царя-то дитятко-то единое...
— А и можно, моя ненаглядная, сейчас и приказ отдам.
Отдали приказ: не стучать, не греметь по таким-то улицам. Ходи, не кружись... и у царевны сердце успокоилось. Ходит Ваня и видит парень — можно царевну голыми руками взять. Вот раз и говорит ей Ваня:
— Ваше высочество, а скоро прощайте... надобно на свою сторону.
— А што же так Ваня?!
— Да проторговался... так чтобы сраму не было... Ведь я вам товары-то как продавал... Дешево!.. ужасно дешево!.. А с того доброму моему имени покор вышел — проторговался в пух... Ехать надобно!..
— Ваня, да возьми у меня, милый сердешный друг, в шкатулке два миллиона лежат...
— Што два миллиона?.. Может, я десять раз по два-то просадил... Нет, одно дело — ехать надобно...
— Так и я с тобою!
— А вот эта друга статья выходит. Едем же, ваше высочество.
И стала она собираться. Шкатулку взяла, платочек-носовичек расстелила, в платочек шкатулку вывернула, связала узелком — Ване подает... сама к гардеробу — платья выбирает...
— А вы немного берите — может, погоня будет, так чтобы налегке. Одно, попроще, на плечи, другое, понаряднее, в узелок: к венцу...
Так она и сделала. Ушли...
Не захотела за царевичем жить — с купцом ушла... а потому, как любила! ох, как любила! други милые!..
А погоня-то была... и пришлось ей, осударевой дочери, в простом сарафане на навозной телеге трястись. Не признали в мужике с бабою царской дочери с похитителем... Едут они... Она едет, а того не ведает, что он с каждой станции домой стафету шлет... дескать - везу, ждите... Она думает, что за купца едет, того не чует, что «белой печальной березе» досталась... Только на его-то землю приехали, дороги пошли ухабисты, пень по пню, колея по колее... А он ей:
— Ой, ваше высочество! Пойдем пешком. Ноженьки затекли, силушки нет сидеть...
— Ваня, да ты же забываешь, какого я роду. Я императорская дочь — пешком ходить не умею...
— Ну, ваше высочество, коль любите, пойдемте, одному-то несподручно...
Пошла, потому как любила, ох, как любила, други милые...
Идет, а самой тошнехонько, ноги непривычные — разъезжаются. Уж как-то и жалко стало...
— Сядемте, ваше высочество! Сели — едут... А у ней, у голубушки, ноженьки тоскуют, не знает, куда положить... а он, злодей, опять: пройдемся да пройдемся, не могу сидеть.
— Ваня, да ты же забываешь, какого я роду — я царская дочь — не могу пешком ходить...
— Ну, ваше высочество!.. коли любите, пройдемся... силы моей нет сидеть...
Пошла... Потому как любила она Ваню!.. ох, как любила, други милые,— пуще жизни!.. Плачет, а идет... ноги в кровь разбила. И ему-то уж жалко стало...
— Сядем, ваше высочество!..
Сели, едут... она охает, а ему-то и жалко, да и разбирает его, как вспомнит, на патрет-то его наплевала...
«Ну погоди,— думает,— выучу я тебя...»
— Ваше высочество, пройдемся еще разок!.. затекла моя нога, не усидеть мне...
— Ваня, да ты ж забываешь, какого я роду...
— Да станция-то короче воробьиного шагу... пройдемся... пожалуйста!
Да уж на ее счастье тут и приехали... в его стольный город.
— Теперь надобно нам хибарочку на окраине искать...
— Ваня, а два-то миллиона? Хватит, сердешный друг!..
— Эх, ваше высочество!.. Што тут два миллиона... Это в вашем царстве деньги... А у нас раз плюнуть... Нет... Надобно где-нибудь подешевле... Да вот тут у меня недалеко знакомый старичек проживал, попробуем.
И привел злодей ее, императорскую дочку, в избенку — хуже нет. Дверь на одной петле болтается... оконышко паутиной затянуло, пол земляной... печка разваливается... Смотреть нехорошо.
— Вот,— говорит,— ваше высочество, вы тут оглядитесь да поприберитесь, а я пойду ваканции искать...— А чего «пойду»... За углом императорская карета ждала. Сел да во дворец к папаше и приехал. Обрадовался старый осударь.
— Ваня, да пошто ж ты ее мучишь?.. Да признайся, что ты наследник царству могучему, да честным пирком да за свадебку...
— Э-х-э!!! нет, папаша!! А зачем она на мой патрет наплевала? Теперь, позвольте, моя воля... Дайте мне топор...
— Да на што ж тебе топор?
— А это уж мое дело.
Попарился Ваня в баньке, чисто платье надел, топор взял, да домой... А она пообгляделась; веник нашла, пол подмела, юбку разорвала, оконышко протерла — стало в избенке попригляднее — запыхалась, на лавочке сидит... Ваню дожидаетца... А он шасть в двери с топором...
— Ну, ваше высочество! — плохо дело, ваканции не нашел... плохо. Вот топор купил, буду бревна рубить... а и вам занятие есть — будете на базаре горшками торговать...
— Ваня! да ты ж забываешь, какого я роду... я императорская дочь, не умею я торговать!..
— Да полно-ко, полно, ваше высочество!.. На обрубочке будете сидеть... деньги принимать да в кису опускать... а горшки-то будет девушка отпускать...— я уж и приговорил — одна тут есть, а вам и кису приготовил...— И вынимает мешок, кожаной...
На другой-то день и приходит девушка ранехонько.
— Здесь молодка, что приехала, на базаре торговать сбирается?
— Здесь... Здесь... пожалуйста.
Вот и пошли они... А кругом полиции... полиции... и пешей, и конной на разных лошадях — на черных, на серых, на белых.
Она и спрашивает у девушки:
— Что это, голубушка, как у вас по улицам несподручно ходить, полиции-то сколько?..
— Да не знаю, никогда не бывало так-то: сегодня что-то...
А того никто не знает, что ее, невесту наследника царства могучего, охраняют по приказу Ванину...
Пришли на базар, а на базаре балаганчик, а в нем ни много, ни мало — десять тысяч горшков — облива так на солнышке и блестит, около балаганчика обрубочек стоит. Села на обрубочек, кису в руках держит... девушка товар отпускает... она деньги принимает... киса полнится... Идут мимо люди — кому и не надо, горшок купит, больно молодуха хороша: на обрубке сидит, глаз не отведешь... До полудня торговали — ничего... После полудня, откуда ни возьмись, полк императорской кавалерии... тр...р...р... Черепками не расторгуешься... Заплакала бедная, пошла домой. Што Ване скажу?!
Идет навстречу соседка.
— Што такое?
— Так и так... не подать ли прошение губернатору?
— Полно-ко ты, полно... Прошение подавать... все равно что из пустого колодца воду таскать — ничего толку не будет... уж как-нибудь...
Пришла домой. А злодей на лавке у окошка сидит...
— Слышал, слышал про ваше несчастье, только о том люди и говорят. Ну, да я вам новое дело приспособил: сбитнем торговать будете.
— Ваня... да ты же забываешь какого я роду... Што такое сбитень? Да я и не слыхивала...
— Полно-ко полно, ваше высочество... мудреного нет ничего! Этакой чаек горяченький... Та же девушка будет наливать, а вы денежки обирать, да в кису опускать...
Назавтра-то и приходит та девушка... ранехонько...
— Вставши молодуха, што сбитнем торговать собирается?
— Вставши... вставши... пожалуйте...— Это Ваня-то.
Пошли...
Полиции пуще вчерашнего напущено... Пришли на базар. А на базаре-то столы новеньки, а на столах двенадцать самоваров, што жар горят, да паром-то так и пышет, облако над ними так и стоит... а вкруг столов скамейки поставлены. А ей-то опять обрубочек приготовили. Села на обрубочек, кису в руках держит... Идут мимо люди, девушка сбитень наливает, она деньги принимает... Кто не хочет, и тот стаканчик пропустит — уж больно молодка-то хороша: на обрубке сидит — взглянешь, глаз не отвести... До полудня хорошо торговали... После полудня — полк императорской пехоты...
— Повзводно стройся!.. Право плечо вперед!.. Заходи... Сбитню!
Напоили первый взвод — отошел в сторону...
— Второй взвод!.. Право плечо вперед!.. Заходи... Сбитню...
Напоили и второй; отошел...
— Третий взвод, заходи!.. Сбитню!..
— Нет сбитню... весь выпили...
— А-а-а... Нету? Императорской пехоте сбитню нету? Ну-ка, ребятушки, вали...
Трах... Трах... столы, скамейки без ножек лежат... от самоваров одни лепешки осталися... Заплакала бедная, пошла домой. Приходит, а злодей-то у окошка на лавке сидит... Она ему сказывать...
— Слышал, слышал про ваше горе-злосчастье... только о том и толку по городу... Ну, да не беда. Повезло нам, ваше высочество,— мимо дворца я пошел, да знакомово увидал — в поварах у царя живет... Сказывал, прачка во дворец требуется, так я то местечко для вас выпросил...
И руками всплеснула бедная:
— Ваня!!! да ты же забываешь, какого я роду — я императорска дочь — никогда не стирывала...
— Ну, ваше высочество, уж как-нибудь... Ведь место-то во какое, во дворце... Сыты будем, повар-то объедков обильно с царского стола будет отпускать... А уж я-то вас похвалил... выхвалил... там, вишь ты, иностранку просили... так вы-то по всем статьям подходите... Ну, пожалуйста... ну, коли любите...
Ох, любила!.. таково любила, други милые!.. согласилася.
Наутро-то пошла... Приходит. А ей: «Пожалуйте отдохнуть»... Глядит — диван золоченый... шелковый...
— Да я ведь прачка...
— Знаем... знаем... иностранная — для вас и диванчик поставлен.
Села... да полтора часа и отдыхала. Только глядит — и идет это к ней дворцовая горничная. Этак расфуфыренна... и на серебряном подносе зарукавье и воротнички несет... А за ней лакей што император, и тоже на серебряном подносе серебряную чашу с горячей водой, да мыла душистого кусок несет... и прямо к ней...
— Уж потрудитесь... Прынцу просили получше выстирать... позаношено...
Ну, не умела... чего не умела, так уж не умела...
Перемочилась вся... передрязгалась... Горничной-то и жалко стало. Дело-то плевое, а муки-то, не умеючи-то, сколько...
— Уж позвольте,— говорит,— я...
Живехонько простирнула, выгладила:
— Пожалуйста, несите прынцу... готово...
— Да вы мыли — вы и несите...
— Нет уж, ведено вам самим.
— Да я дороги не знаю...
— А вот они проведут...— на лакея-то.
Взяла поднос. Пошли... Лакей вперед идет, дорогу кажет... двери отворяет... она позади с подносом в белых руках. Идет... а кругом... чистота... лепота... позолочено... Знамо дело, императорский дворец — пол-то што в зеркало глядеть... не земляной тебе избяной...
Идет она и думает: «И этакой-то красоте — этакому богатству я б хозяйкой быть могла... Да нет, не променяю я моего Ваню на белу-печальну березу, ни в жизнь не променяю».
— Пожалуйте... вот и принц...
А злодей-то уж тут. В бархатном халате, на шелковом диване лежит врастяжку... и этак газетиной закрылся, будто читает... рожи-то и не видать... Да этак из-за газетины-то не своим голосом:
— Кто там?
— Да иностранная прачка... зарукавье да воротнички принесла, изволили приказывать...
— А-а-а...
Да этак из-за газеты руку протянул, да не гляжа ей сотню и отвалил. В то времячко — во какие денежки!..
Она сотню-то схватила, да домой... А злодей-то уж дома. На лавке сидит, дожидается...
— Ну што, ваше высочество, каково?
— Да вот сотню пожаловал...
И пошли у них разговоры... Што на ту сотню сделать надобно. Ему, вишь ты, горшок да ухват надобно, а ей занавесочки на окнышко... Ему — лопата да кочерга, а ей цветочков... да горшочек-другой для красы, для приятности... Ну, и не столкуются... А тут вдруг за скобу кто-то... Глядь, ан это императорский лакей с царского дворца.
— Здесь императорская прачка живет?
— Здесь, здесь... пожалуйте... Вот на лавочке сидят... Чево изволите?..
— Велено во дворец на вечер просить... потому как прынц бал задают, так просили всех пожаловать...
— Будут... Будут... - Это Ваня-то.— Непременно будут...
А она ни жива, ни мертва... Ушел лакей.
— Не пойду я, Ваня. С того дворца за меня прынц сватался.
— Ну, полно-ко, полно, ваше высочество, сходите, коли любите! Вы вот во дворцах-то выросли, а я только у повара на кухне и побывал... говорят, на царских-то пирах фрукту больно хорошу подают... так принесите-ко вы мне грушину, да хоть две конфетины... попробовать...
— Ваня!.. да ведь то воровать...
— Полно-ко, вы, полно, ваше высочество... да генералы целыми шапками домой носят, да что-то не говорят — воровать... а я вам и карманчик для того сам пристегну.
Да и пристегнул карманчик побольше.
Ну, и любила же она его... Пуще света белого... Пошла. Пришла во дворец-то... к двери в уголок жмется!.. а ей слуги-то: «Пожалуйте на первое место к царскому столу...»
— Да ведь я прачка...
— Знаем... да так велено...
Усадили... Народу много, а императора с прынцем еще нет... не выходили...
Вдруг как музыка грымнет, грымнет... двери отворились, повставали все. Встала и она, а глаз не подымает... и прошли они так... только что ее не задели... Все уселись и стали лакеи обносить... а музыка потише играет... Вот и думается ей: «Дай на «белу-печальну березу» погляжу»
Глянула да и глаза зажмурила...
— Ох, как на моего Ваню похож. Што это такое?
А раздумывать-то и некогда... потому как фрукту заморскую понесли, и ей грушину выбирать для Вани надобно. Одно блюдо пронесли — не приглянулось. Другое несут... и лежит грушина: большая, сочная — возьми — так и брызнет, кажись, во все стороны... Вот и спустила она эту грушину в карман... да еще две конфетины... А тут вдруг кто-то и говорит прынцу-то:
— Ваше высочество. А што же не танцуете?..
А он:
— Да пары не подберу... а впрочем... нашел.
Да с места-то — прямо к ней.
— Позвольте просить...
Ну, уж это-то она умела... вот как умела! И пошли они вдвоем... глядеть любо-дорого!.. Все по стенкам стоят, на них глядят, любуются... А он, злодей, довел ее до средины-то... да ведь сам карманчик-то пристегивал... знал, где узелок дернуть... дернул, а у нее карманчик хлоп... Грушина-то бух на пол, только звезда мокренькая посередке осталася, да две конфетины по полу раскатилися.
А он ей:
- Это что ж такое?.. воровать?!
Она:
— Ах! Ах! Ах!..
Да где стояла, тут и легла. Подошли фрейлины, да часа три в ванне ее полоскали — все в чувство приводили... Опамятовалась. Глаза-то открыла — а ей:
— Пожалуйте в соседнюю горницу, к венцу одеваться. Потому как вы прынцу очень понравились — венчаться с вами желают...
Она и не помнит... В соседнюю-то горницу привели... в жемчуг, парчу обряжают... а у ней одно в головушке:
— Как я ему скажу, што одного Ваню люблю!..
Обрядили, в карету посадили, привезли венчаться. А злодей-то уж там у аналоя ждет. Обвенчали. Она што во сне... и глаз не подымет... Посадили в карету. Едут молодые... молодая головы не повернет... одна у ней думушка.
— Как я скажу, што Ваню люблю...
Привезли во дворец... за столы посадили набраные. Царь сидит радошный — невесткой любуется... молодой сидит радошный... одна молода сидит, ни на кого не глядит — в глазах у ней круги огненные ходят... В головушке у ней одно стучит:
— Как я ему скажу, што я Ваню пуще жизни люблю, ни на кого я Ваню не сменяю!!
Вот и кончился пир. И повели молодых в опочивальню. Зерном, хмелем осыпали. И остались они одни. Стоит она средь горницы, не движутся руки белые... не несут ноги резвые... Стоит она, што прикована. А он, злодей, своим-то голосом, Ваниным-то:
— А што, моя мила! На патрет-то мой наплевала, а рук-то моих не миновала?!
Глянула она — а Ваня-то ей в очи смотрит да смеется...
— Ваня!! да прости же ты меня, што я на патрет-то твой наплевала.
— Э-э!.. моя мила, кому у кого прощения просить?! ты на патрет мой наплевала, а я-то тебя!.. Пешком ходить научил, торговать, стирать научил, да и воровать научил... Так не мне ль у тебя прощенья-то просить?!
На другой-то день к ее-то отцу стафету послали... Милости просим в этакое царство на свадьбу к доченьке.
Приехал иноземный государь. Приданое привез — не сосчитаешь. Второй раз свадьбу играли... пир пировали, а уж и весело справили... Музыка-то еще неделю после везде слышалась... Люди шли да приплясывали, ноги сами так в пляс и шли — коленца выкидывали.— Так-то други мои милые!
К оглавлению новгородских сказок