Год 1000-й. «Любомудрецам и хотящим хорошо вникнуть во всё»

Кстати, новгородцы, жившие на рубеже 1-го и 2-го тысячелетий нашей эры, даже не подозревали об эпохальной смене цифр! Приняв христианство, они стали отсчитывать время от сотворения мира и готовились встретить новый, 6508 год, да и не в январе, а 1-го марта. Иначе, в канун наступления 1000-го года от Рождества Христова, не миновать бы им суеверных пророчеств и страхов по поводу грядущего «миллениума». Нам, новгородцам XXI века, пережившим смену тысячелетий, есть что вспомнить в этой связи!
Но не только летосчисление пришло в Новгород вместе с христианством – новой верой, обязывающей каждый день думать о неизбежной кончине мира. Христианский Новгород стал осознавать себя частью огромного мира, живущего в общей системе моральных ценностей, исповедующего принцип единой истории человечества от Адама и до второго пришествия Спасителя. С принятием христианства и сама городская жизнь стала подчиняться довольно строгим правилам и уставам, созданным в Византийской империи и уже в XI веке переведённым на русский язык. Уличная застройка, соседские отношения, общегородские площади и появившиеся на них храмы – всё это стало чертами Нового города. Нового не потому, что он пришёл на смену старому. Новизна Новгорода для современников его перерождения на рубеже X-XI веков заключалась в том, что он, в соответствии с христианскими представлениями о городе, становился одним из земных отражений «небесного града Иерусалима».
В городе начали появляться зримые символы принадлежности к Вселенской Церкви – деревянные храмы. Одним из первых храмов города стала церковь Святой Софии, история которой окутана тайной. Летописи сообщают о ней, как о сгоревшей в 1049 году, то есть в ту пору, когда уже строился каменный Софийский собор. Поэтому некоторые исследователи считают это сообщение вымыслом летописца, стремившегося удревнить историю Софийского храма. В то же время храм описан слишком детально для вымысла. Он стоял над Волховом, в конце Пискупли (то есть Епископской) улицы, и был украшен тринадцатью главами, символизировавшими апостолов вкупе с Христом. Подобное описание позволило новгородскому реставратору Леониду Красноречьеву создать графическую реконструкцию храма.
Оставим в стороне научные споры. Хочется верить, что наш город с первых лет своей православной истории находился под покровительством Премудрости Божьей – Святой Софии. Благодаря сотням берестяных грамот, древнейшие из которых относятся к первым десятилетиям XI века, у нас есть все основания утверждать, что почти сразу же после принятия христианства в Новгороде распространяется культ грамотности и образованности. Да и могло ли быть иначе в городе, чья экономика во многом базировалась на торгово-финансовых операциях, где необходим точный расчёт и строгое документирование сделок!
В подтверждение этой мысли не лишним будет вспомнить о круглой дате, оставшейся в 2006 году. Ровно 870 лет назад, в 1136 году, новгородский монах Кирик написал один из первых на Руси научных трудов по математике, который он назвал «Учение им же ведати человеку числа всех лет». Будучи дьяконом церкви Рождества Богородицы в Антониевом монастыре, Кирик одновременно являлся и регентом хора при храме. Своё учение он адресовал «числолюбцам и риторам», а также «любомудрецам и хотящим выкнути (вникнуть – С.А.) добре всему».
В назидательных интонациях и точных расчётах Кирик разъяснил своим современникам, как нужно вести счёт годам, месяцам, неделям и дням, как высчитать солнечный и лунный круг, определить пасхалии. «А от рождения моего до настоящего времени 26 лет, а месяцев 312, а недель 1354, а дней 9500 без 3 дней, а часов 113960 и столько же ночных» – такими педантичными расчётами завершает свой труд Кирик.
Читая текст «Учения», в котором ясно указано, кому он предназначен, нетрудно понять, что в Новгороде в середине XII века уже сложился круг людей, интересовавшихся научными знаниями.
Возможно, эти люди, причём большинство из них явно принадлежали к церковному сословию, могли встречаться время от времени для обсуждения своих знаний или даже вести научную переписку. Эрудиция этих представителей городской «интеллигенции» подпитывалась распространением библейских текстов и другой церковно-исторической литературы, переведённой на церковнославянский язык. Так Новгород взращивал свою интеллектуальную элиту.
Во времена Кирика город стремительно разрастался по берегам Волхова. Наблюдая всё это, учёный монах добавил в своё сочинение красивую метафору: «Как понемногу создаётся город и делается большим, так и знание поневоле растёт».

Годы 1001 – 1007: «А вы, плотници суще»

После крещения Руси объем летописных сведений резко увеличивается, в них появляется множество имён князей, посадников, епископов, новгородских бояри купцов, оставивших заметный след в жизни древнего Новгорода, строятся храмы, возникают новые улицы.За 2007 год нам предстоит пробраться сквозь толщу времён из начала XI века в середину XIV столетия.
В первые годы XI века летопись сообщает о смерти княгини Рогнеды – матери княжича Ярослава, одного из многочисленных сыновей Владимира Крестителя. На рубеже X-XI вв. Ярослав был послан Владимиром в Новгород на смену внезапно умершему брату Вышеславу. Историки сходятся в том, что Ярославу было отведено одно из самых спокойных мест на Руси, тогда как другим сыновьям Владимира достались довольно беспокойные княжества– Ростовское, Муромское, Туровское, Владимиро-Волынское. Действительно, после бурных событий, связанных с крещением новгородцев, молчание летописей о Новгороде можно расценить как свидетельство спокойного периода в жизни города. В то же время скандинавские саги сообщают об удачных набегах норвежцев на «земли Владимира и Альдейгьюборг (Старую Ладогу)», разрушенную Эриком Хааконсоном в 990-х годах. Осевшие в Новгороде варяги также оставались беспокойной частью его населения, и в конце концов, Ярославу придётся вступить в спровоцированный ими конфликт с новгородцами.
На страницах «Седмиц» уже довольно много было сказано об участии скандинавов в древнейшей истории Новгорода – от Рюрика до варяжских дружин, завоевавших трон Владимиру Святому. Важным дополнением к этим историческим свидетельствам служат находки археологов, сделанные в 1950-х годах на Неревском раскопе. При исследованиях слоёв конца XI века здесь были обнаружены две резных дубовых плахи, явно отслужившие свой срок в оформлении какой-то монументальной постройки и уложенные в качестве подкладок под жилой сруб.
Оба фрагмента мощных дубовых полуколонн, диаметром около полуметра, были покрыты изящным плетёным узором. На одной из колонн в двух больших кругах были изображены грифон и кентавр. Другая колонна украшена растительной композицией, напоминающей «мировое дерево». Эта находка вызвала разногласия в научном сообществе: руководитель раскопок А.В. Арциховский посчитал их деталями крыльца, псковский реставратор Ю. П. Спегальский - опорами галереи, а археолог П. И. Засурцев смело назвал эти архитектурные детали остатками сгоревшего в 1049 году деревянного Софийского собора.
Академик В. Л. Янин, в своём исследовании летописного рассказа о крещении новгородцев, высказал осторожное предположение, что резные детали могли относиться к «разметанной» язычниками церкви Спаса Преображения. В последние годы появилась ещё одна версия, предложенная В. Я. Конецким и К. Г. Самойловым. Они тщательно проанализировали место находки и обнаружили среди раскопанных построек сруб, который несколько раз перестраивался на одном и том же месте, причём, в отличие от окружавших его построек, он имел строгую ориентацию по линии запад-восток. Значит, перед нами действительно разрушенная деревянная церковь! Причём, как показали датировки древесины, церковь существовала на этом месте с конца X века по 1006 год, а затем была возобновлена спустя несколько десятилетий и окончательно исчезла лишь в середине XIII века. Церковь была небольшой и могла относиться к так называемым «домовым» церквям, где совершали богослужение члены нескольких семей, живущих рядом.
Ближайшие аналоги новгородской деревянной церкви обнаружились в Швеции и Норвегии. На острове Готланд в Балтийском море в XI веке существовала деревянная церковь, внешне и по размерам (4,5 х 8 м) совпадающая с новгородским храмом. Она также украшена резными колоннами, поддерживающими здание по углам. В отличие от большинства новгородских построек, конструкция церкви из Неревского раскопа была не срубной, а каркасной, что только подчёркивает её родство со скандинавскими аналогами, поскольку именно у викингов подобные конструкции имели широкое распространение.
Разумеется, помимо подобных деревянных храмов, в Новгороде было немало срубных жилых домов самих новгородцев, построенных и украшенных с любовью и тщанием. По материалам раскопок Новгород предстаёт городом, в котором домостроительство уже в X-XI вв. достигло совершенства. На заре существования города новгородцам был известен практически весь плотницкий инструментарий и набор строительных приёмов. Подробнее мы остановимся на новгородских типах жилищ в следующих выпусках «Седмиц», а пока вспомним о том, что уже в 1015 году, накануне решающего сражения новгородцев с киевлянами, один из киевских воевод по прозвищу Волчий Хвост дразнил перед боем новгородских ратников: «А вы, плотники, будете нам хоромы рубить!» Почётное прозвище «плотников» новгородцы сохранят на века, не раз доказывая, что топором можно не только хоромы ладить, но и умело разить врага.

Годы 1008 – 1014: «Недвижимые моря»

В 1008 году германский миссионер Бруно из Кверфурта посетил Киев и записал свои впечатления от поездки и встречи с князем Владимиром. Фактически это первые впечатления европейца от посещения Руси, изложенные в жанре путевых записок. К сожалению, до Новгорода он не добрался…
Познакомившись с киевским князем, Бруно отметил, что Владимир ведёт себя как «senior среди великих своими богатствами и размерами своих владений». После крещения Руси Владимир всерьёз занялся укреплением княжеской власти в Среднем Поднепровье и борьбой с печенегами. Вокруг Киева появился пояс укрепленных поселений, которые Владимир справедливо считал «символической границей христианского мира».
Действительно, положение Киева, даже спустя сто лет после походов Олега, оставалось незавидным. Столица Руси одновременно являлась славянским аванпостом на границе с Дикой Степью. Русское население могло сохранить свои земли и жизни только под княжеской властью, в ограждении крепостей и гарнизонов. Отсюда, скорее всего, и возникла потребность народа в управлении сильной рукой, способной защитить от внешнего врага.
В далёком северном Новгороде такая задача перед властью пока не стояла. Набеги викингов на Старую Ладогу были случайными и не угрожали Новгороду. В городе важнее было соблюсти внутренний мир между разноэтничными группами населения, а также обеспечить справедливый суд. Какое-то время князь Ярослав Владимирович вполне успешно справлялся с этой задачей, но в 1014 году спокойная жизнь города была нарушена им самим. По неизвестным причинам Ярослав демонстративно вступил в конфликт с отцом, отказавшись платить Киеву традиционную дань – две тысячи гривен серебра. Тут же княжич стал собирать в городе наёмников-варягов, и новгородцы поняли: войны с Киевом не избежать...
К этому времени городское население уже более 20 лет приучало себя к христианскому смирению. Ярчайшим подтверждением настроений в новгородском обществе того времени служит удивительная находка новгородских археологов, случившаяся совсем недавно.
В 2000 году на Троицком раскопе в слоях первых десятилетий XI века была найдена древнейшая книга на церковнославянском языке, названная Новгородской Псалтырью. Книга изготовлена из трёх липовых дощечек, залитых воском. На восковых страничках, размером 19х15 см, были записаны церковные псалмы. Причём под процарапанным на воске текстом были видны следы предшествующих строк, стёртых после прочтения и заучивания. Подобные «волшебные доски», состоящие из графитового стержня и пластиковой доски, были почти у каждого из нас в детстве.
По предположению академиков В. Л. Янина и А. А. Зализняка, археологи нашли не что иное, как древнейший в славянском мире учебник, по которому только что обращенные в христианство новгородцы разучивали песнопения и изучали грамоту! Обучение чтению и письму в России вплоть до XX века начиналось с изучения псалмов, большинство из которых наши предки знали наизусть.
Уникальная находка таила в себе и другие сюрпризы. Под слоем воска обнаружились едва различимые следы надписей на деревянной основе. Похоже, что владелец табличек сознательно сделал эти тексты не явными, сообщив в них что-то сокровенное. Чтобы прочитать таинственные строки, понадобилась помощь лучших научных лабораторий Европы. Мне посчастливилось побывать вместе с академиком Зализняком в Оксфордском университете, где английские специалисты пытались рассмотреть новгородский текст, используя аппаратуру, при помощи которой читаются полустертые тексты на Оксиринских папирусах и римских чернильных табличках. Увы, англичане со всеми их компьютерами и методиками ничем не смогли помочь. А по возвращении в Новгород выяснилось, что нужное для прочтения Псалтыри оборудование выпускает новгородское предприятие «Растр»! Так наша «постоборонная» промышленность внесла свой неоценимый вклад в новгородскую археологию.
В световых лучах новгородского прибора «Радуга-2» из-под слоя воска проступили загадочные слова: «Сия книга псалтырь – сиротам и вдовицам утешение мирное, странничкам недвижимое море, детям рабов неосуждаемое деяние». Скорее всего, этот текст списан автором с византийского образца. Ведь сравнение чтения книг со странствием по неподвижному морю трудно придумать, сидя на берегу Волхова. Сам же автор, судя по особенностям орфографии, был новгородцем или киевлянином. Его восковая книга служила просвещению новгородцев много лет, о чём свидетельствуют истёртые края дощечек. Во время раскопок книга была неосторожно задета лопатой, и понадобились неимоверные усилия новгородских реставраторов Э. К. Кубло и В. И. Поветкина, чтобы сохранить и деревянную основу, и восковые тексты.
Нам, ежедневно перелистывающим «недвижимые океаны» книг и газет, вряд ли возможно в полной мере представить тот душевный трепет и восторг, с которым новгородцы в начале XI века приобщались к письменной культуре человечества. Искусство «вырезанного» слова очень скоро будет перенесено на бересту и плотно войдёт в повседневную жизнь горожан. Неподалёку от Псалтыри, тоже в слоях начала XI века, был найден кусочек бересты, на котором кто-то из жителей Людина конца начертил образ коронованной святой женщины с крестом и подписал «ВАРВАРА». Вполне возможно, что к великомученице Варваре обращалась одна из новгородок, не только освоившая грамоту, но и знакомая с иконографией святой.
О положении женщин в новгородском обществе нам известно немного, но то, что грамотность была распространена среди новгородок, не вызывает сомнения. Образованность, несомненно, добавляла им достоинства в поведении и в отношениях с мужьями. Поэтому, когда собранные Ярославом в Новгороде варяги начали от скуки искать развлечений и принялись «чинить насилие на мужатых женах», новгородцы недолго размышляли о смирении: в ту же ночь они собрались и, как сообщает летопись, «иссекоша варягы в Поромоне дворе».
Ярослав, ожидавший со дня на день прихода киевской рати с разгневанным отцом, в одночасье остался без наёмной дружины в окружении озлобленных новгородцев.

Годы 1015 – 1021: «В поисках правды и мудрости»

В прошлых «Седмицах» мы оставили князя Ярослава в весьма затруднительной ситуации: помимо конфликта с отцом – князем Владимиром, он навлёк на себя гнев новгородцев, восставших против бесчинств княжеских варягов-наёмников. Эти июльские события 1015 года стали одним из переломных этапов в жизни Новгорода – горожане, требуя справедливости, восстали против своего князя. Что же предпринял Ярослав?
Летопись сообщает, что в гневе он покинул свою резиденцию в городе (известную нам как Ярославово Дворище). Князь уехал в Поозерье, сел в своём дворе в Ракомо (это самое древнее из дошедших до нас названий новгородских деревень) и вызвал к себе новгородцев – зачинщиков бунта против варягов. Без суда и следствия Ярослав «обольстив и иссече» вызванных новгородцев, рассчитывая устрашить тем самым весь Новгород.
В ту же ночь к Ярославу пришла весть из Киева от сестры Предславы: отец умер, брат Святополк занял престол, убил Бориса и послал убийц к Глебу. «Блюдися его повелику», – предостерегала Ярослава сестра от окаянных действий Святополка. Окончательно растерявшийся Ярослав нашёл единственно верный путь к спасению: наутро он собрал новгородцев на вече.
Это первое упоминание веча в летописях. Летописец указывает, что вече было собрано «на поле». «Вечевое поле», вероятнее всего, находилось между Юрьевым монастырем и деревней Ракомо. Сейчас оно во многом сохраняет свой исторический ландшафт, лишь безвкусно-громоздкие кирпичные коттеджи, неудачно выстроенные здесь в «смутные 90-е», искажают вид на место первого вечевого собрания новгородцев.
Князь повинился перед жителями Новгорода, пообещав искупить свою вину «златом» и спросил: «Братья, отец мой Владимир умер, а Святополк княжит в Киеве; хочу на него пойти; пойдёте со мной?»
Дальнейшие события переводят нас в плоскость научной гипотезы. По мнению некоторых учёных, новгородцы согласились помочь князю, потребовав взамен от него установить правовые нормы, обязательные для выполнения всеми категориями населения и гостей Новгорода. Так появился первый на Руси свод законов «Правда Русская».
Захватив с помощью новгородцев в 1016 году Киев, Ярослав выполнил условия договора: «и дав им правду, и устав списав, тако рекши им: по сеи грамоте ходите, якоже списах вам, такоже держите».
«Правда Русская» фиксирует произошедшие на рубеже X-XI вв. перемены в судопроизводстве Руси. 17 дошедших до нас статей Правды Ярослава регулируют три сферы отношений: наказание за убийство; статьи об оскорблении; законы о нарушении прав собственности. Из этого следует, что весь документ служил для новгородцев правовой гарантией от повторения убийств, оскорблений и хищений со стороны княжеской дружины. Кроме того, он уравнивал в правах различные категории населения, предоставляя возможность возбуждения иска против обидчика из любого социального слоя.
Получение новгородцами письменного закона было одной из первых привилегий, приобретённых ими в ходе борьбы с княжескими попытками установить неограниченную власть над городом. Несмотря на то, что Правда Ярослава начинается словами: «Убьёт муж мужа, то мстит брату брата, либо сынови отца, а либо отцю сына», в ней зафиксировано ограничение кровной мести в форме уплаты штрафа, в случае если некому мстить за убитого.

Годы 1022 – 1028. Муки княжеского братства

О событиях 1020-х годов Новгородская первая летопись по каким-то причинам умалчивает, хотя на Руси в это время шла ожесточённая борьба за киевский престол между сыновьями и внуками Владимира Крестителя, в которой активно участвовали и новгородцы. Почитаем об этом в Новгородской четвёртой летописи:
1021 г. – «Прииде Брячеслав, сын Изяслав, внук Володимер, с вои ис Полотска на Новгород и взя Новгород, и поимее Новгородцы и имения их и все полон и скот»;
1023 г. – «Прииде Мстислав с козари и с касоги на Ярослава»;
1024 г. – «Ярославу соущю в Новегороде, прииде Мстислав ис Тмутороканя к Киеву и не прияша его кияне …
Иде Ярослав с Якуном на Мстислав к Чернигову»;
1026 г. – «Ярослав совокупи вои многиы и приде к Киеву и створи мир с братом своим Мстиславом»;
1028 г. – «Знамение змиево на небеси явися».

События первой четверти XI века, связанные с борьбой за киевское наследство между сыновьями князя Владимира, оцениваются историками как один из самых драматичных эпизодов в истории Руси. Первыми пострадали князья Борис и Глеб, младшие сыновья Владимира, рождённые от византийской принцессы Анны. Польский историк Анджей Поппэ недавно выдвинул версию о том, что убийство Бориса и Глеба старшими братьями (а это мог быть и Святополк, и Ярослав – источники дают для этого основания) было связано с их правами на киевский трон как родственников византийского императора, рождённых в христианском браке Владимира. Борис как старший из двух братьев явно рассматривался отцом в качестве основного преемника, при котором Глеб мог быть соправителем, в лучших традициях Византийской империи. Такая попытка «византиизации» права на престол вызвала протесты со стороны других сыновей, предпочитавших сохранение обычая старшинства в престолонаследии. Незадолго до своей смерти Владимир арестовал Святополка, княжившего в Туровской земле и явно готовившего мятеж.
Ярослав, как мы уже знаем, также восстал против отца и готовился к походу на Киев. Внезапная смерть Владимира ускорила развитие событий. Наёмные убийцы, среди которых летопись упоминает варягов, жестоко расправились с молодыми княжичами, даже не помышлявшими о сопротивлении. Принесённая невинными князьями-страстотерпцами жертва навсегда осталась в христианской Руси образцом повиновения старшинству, миротворчества и, в этом смысле, заступничества за Русскую землю. Одна из древнерусских проповедей XII века гласила: «Великим чудотворцам Борису и Глебу подражайте и следуйте, их примеру научайтесь! Если сатана посеет вражду между братьями, вспомните этих святых, – как предпочли они смерть, нежели враждовать. Кто из вас обиду стерпит и первый мира будет искать, тот равную с ними награду получит от Бога». Но признание святости Бориса и Глеба случилось лишь спустя 20 лет после смерти Ярослава, на съезде церковных иерархов и князей-Ярославичей в мае 1072 года.
Захватив с помощью новгородцев и варягов в 1016 году Киев, Ярослав изгнал Святополка, который поспешил обратиться за помощью к тестю – польскому королю Болеславу. В июле 1018 года Святополк с огромной армией вновь занял Киев. Наголову разбитый Яро-слав с четырьмя мужами бежал в Новгород и намеревался укрыться за морем, у союзных варягов. И вновь пришлось новгородцам взяться за оружие, чтобы спасти целостность Руси. Для начала они «рассекоша лодии Ярославли» и заявили ему: «хощем ся бити по тебе с Болеславом». Собранные горожанами деньги помогли Ярославу снарядить новое войско и вернуть себе Киев. «Окаянный» Святополк бежал – сначала к печенегам, затем в Польшу, Чехию, где и сгинул безвестно…
На этом княжеские усобицы не закончились. Полоцкий князь Брячислав, сын Изяслава Владимировича, стал досаждать Новгороду. В 1021 году он захватил город и повёл к себе многих новгородцев с имуществом. Ярослав на седьмой день нагнал племянника и разбил его войско. Вернув в Новгород жителей и их «имение», Ярослав убедил Брячислава стать союзником – «боуди же со мною един». За лояльность полоцкий князь получил в управление от Ярослава Всесвяч и Витебск.
Самым грозным соперником «мудреца» оказался брат Мстислав, княживший на берегах Азовского моря, в далёкой Тмутаракани. Вступив в союз с печенегами, хазарами и касогами (адыгейские племена), Мстислав совершил в 1023 году поход на Киев, а на следующий год перенёс свою столицу в Чернигов, намереваясь отнять первенство у Киева. Здесь в Чернигове в 1024 году им было начато строительство одного из первых на Руси каменных храмов – церкви Спаса. Всё это время Ярослав предпочитал быть подальше от воинственного братца – в Новгороде.
В 1026 году братья, наконец, помирились и установили границу своих земель по Днепру – правый берег с Киевом и землями к западу и северу, включая Новгород, отошли Ярославу. Мстислав оставил за собой левый, степной берег Поднепровья. «И уста усобица и мятежь, и бысть тишина велика в земли».
Ещё один брат, Судислав, по каким-то причинам будет посажен Ярославом в 1036 году «под замок» во Пскове. Он проведёт в темнице 24 года, и его выпустят сыновья Ярослава в 1059 году, спустя пять лет после смерти царственного отца…

Годы 1029 – 1035: «Время городов»

Рубеж X-XI веков отмечен стремительным ростом городов на Руси. Они были нужны князьям как опорные пункты власти, средство защиты населения от вражеских набегов, а также как постоянный источник человеческих и материальных ресурсов. Посмотрим, как обстояли дела с развитием городов в Новгородской земле.
Ладога. Поселение на северном окончании Волхова, сыгравшее важнейшую роль в становлении торговых путей по территории Древней Руси, уже к началу XI века утрачивает былое значение. Так и не состоявшаяся «столица» была отдана около 1020 г. в качестве свадебного подарка шведскому королю. Князь Ярослав взял в жёны принцессу Ингигерд, а управление в Ладоге было передано двоюродному брату княгини ярлу Рогнвальду и его потомкам. Тем не менее, ладожане сохраняют связь с Новгородом и уже с рубежа XI-XII веков активно втягиваются в организацию походов «на югру».
От потомков ярла Рогнвальда ведут своё начало крупнейшие боярские группировки Новгорода – Мирославичи, Михалковичи и Мирошкиничи. Эти боярские кланы ладожского происхождения на протяжении всего XII века были наиболее активной политической силой Новгорода, практически не выпускавшей из рук должность посадника.
Руса. Возникновение города в южном Приильменье современные исследователи относят к началу XI века, хотя небольшие поселения в окрестностях города могли существовать и ранее. Местом возникновения изначальной Русы (Старой Руссой она стала только в XVIII веке) был небольшой мыс при впадении в реку Порусью ручья Войе. Именно здесь фиксируются достоверные слои XI-XII веков, а комплекс берестяных грамот указывает на принадлежность живших здесь рушан к княжеской администрации. Центром этого поселения являлась церковь Бориса и Глеба – древнейший на территории города храм, построенный в середине XII века. Перспективы развития экономики Русы во многом были определены «белым золотом» из местных озёр и ручьёв – солью.
Торжок. Юго-восточное направление новгородской торговли с X века осуществлялось через небольшое поселение на реке Тверце, притоке Волги. Одним из первых русских святых Ефремом Новоторжским здесь уже в первой половине XI в. был основан Борисоглебский монастырь, кстати, древнейшая православная обитель России.
До возникновения в середине XIII в. Твери Торжок был единственным городом в Верхневолжье. Центральная укрепленная часть города со Спасским собором и вечевой площадью именовалась Торжком, в то время как княжеский замок (Верхнее городище) Новым Торгом. Эти два названия города в совокупности дали звучное наименование жителям – новоторжцы или новоторы. В Торжке к XII веку сложилась близкая к новгородской система управления, в которой власть принадлежала на паритетных началах посаднику из числа бояр и князьям.
Юрьев. Несмотря на наличие на западной границе новгородских земель Пскова и Изборска (о которых мы поговорим отдельно), Ярослав Мудрый посчитал необходимым укрепить это направление строительством ещё одного города на землях эстонцев. В 1030 году он основывает Юрьев, которому суждено со временем стать орденским Дерптом и дойти до наших дней под названием Тарту.
При раскопках в Тарту были обнаружены фрагменты дубовых укреплений – остатки города Ярослава Мудрого. Но наиболее яркой находкой стали тысячи бобровых скелетов, залегавших в слоях этого же времени. Здесь, в укреплённом центре, происходила обработка бобровых шкур для дальнейшей продажи. Это позволило археологам сделать вывод о том, что в основе русской экспансии в эстонские земли лежал интерес к пушным богатствам этого края. По мере сокращения популяции бобров прекращаются и походы в Эстонию. Последние попытки закрепиться здесь предпринял Изяслав Ярославич вместе с новгородским посадником Остромиром в 1054 г. и ещё раз в 1060 г. Намерение князя обложить местное население данью в 2000 гривен (ок. 400 кг серебра) вызвало мятеж, в результате которого Юрьев был сожжён.
Таким образом, с четырёх сторон света Новгород уже к середине XI века был «прикрыт» небольшими городами, выполнявшими не только роль форпостов обороны, но и являвшимися важнейшими пунктами транзитной торговли новгородцев. Характерно, что в это время меняется и название русских земель в северных сагах: если в IX-X веках наши земли назывались у скандинавов Austrvegr («восточный путь»), то в XI веке появляется и вытесняет старое название термин Gardar или Gardariki – «страна городов».

Серебряные следы Ярослава

Первые русские монеты начал выпускать ещё Владимир. Его желание иметь собственную монету поддержали Святополк, Ярослав и Мстислав. Чеканка золотых и серебряных монет имела для правителей Руси скорее политическое, чем экономическое значение – выпуск собственный монеты по византийским образцам не что иное, как декларация о существовании державы русов.
Почти все серебряные монеты Ярослава разошлись по миру. Один из сребреников найден в Померании (Германия), второй в одном из богатейших кладов на острове Готланд (Швеция). Третью по счёту монету последний раз видели в качестве привески к иконе в Киеве в 1865 году. Четвёртый сребреник был найден в 1830 году в окрестностях Тарту (Эстония) и попал на хранение в Эрмитаж. Еще одна монета эстонского происхождения (с острова Сааремаа) оказалась в руках Новгородского дворянского собрания и была подарена новгородцами Великому князю Владимиру Александровичу. Маленькая четвертушка монеты найдена в Познани (Польша).
Последняя по счёту, седьмая монета, была найдена под Таллинном, в местечке Козе. В XI веке кто-то сделал из неё украшение на приклёпанной дужке. Что ж, монета со Святым Георгием и трезубцем – родовым знаком Рюриковичей и вправду хороша.

Годы 1036 – 1042. Княжеские планы

1036 г. – «Мстислав князь, брат Ярославль, изыде на ловы и тамо разболеся и умре; и положиша его в Чернигове, у церкви святого Спаса, юже бе создал сам»;
1037 г. – «Заложи Ярослав город камен Кыев, и церковь святыя София»;
1042 г. – «Иде Володимер, сын Ярославичь, на Ямы (Емь – финноязычное племя – С.А.) и победи я, и плени множество Еми; и помроша кони у Володимира; яко и дышющим конем, сдираху кожи с них с живых».

Со смертью в 1036 году брата Мстислава, князь Ярослав стал, наконец, единоличным правителем всей Руси. Последний соперник, псковский князь Судислав, заключён под стражей в «поруб». По всей Руси воцарилось спокойствие и благоденствие. Взяв в свои руки все материальные ресурсы страны, Ярослав приступил к грандиозному переустройству столицы. Начатый Мстиславом храм Спаса в Чернигове так и остался построенным лишь на высоту «яко на кони стояще рукою досящи».
В 1037 году Ярослав начинает в Киеве строительство мощных укреплений в стороне от отцовской крепости – «города Владимира». Новый «город Ярослава» опоясывает пространство в 70 гектаров, а высота земляных валов с тыном достигает 16 метров. Вход в крепость прикрывался тремя воротами: Жидовскими с юго-запада, Польскими с юго-востока и Золотыми с юга, от Византии. По подсчётам специалистов, на строительстве укреплений трудилась тысяча работников, по 300 дней в году на протяжении 4-х лет!
Во всех отношениях Ярослав дал Киеву новое сердце. Центром города становится каменный храм во имя Святой Софии, строившийся с 1037 по 1047 гг. При этом Софийская церковь становится не княжеским храмом, а резиденцией митрополита. По сторонам от неё вырастают церкви Св. Георгия и Св. Ирины как подражание топографии константинопольских храмов и увековечение христианских имён самого князя и его супруги.
В Новгороде тем временем правит старший сын Ярослава – Владимир. Он продолжает военные походы, направленные на подчинение финноязычных соседей. Сам же город постепенно осваивает пространство вокруг первоначальных улиц: на левом берегу Волхова на осевую Пробойную, или Великую, улицу, шедшую параллельно реке, через каждые 60-70 метров нанизываются всё новые поперечные улицы, идущие от берега в «поле». Названия почти всех этих улиц происходят от личных имён: Лукина от Луки, Редятина – от Редяты, Добрыня, Людогоща – от Людогоста, Янева, Даньславля, Боркова и так далее. По мнению историка и археолога Марка Алешковского, высказанному ещё в 1974 году, называя эти улицы, мы тем самым вспоминаем имена первых владельцев крупных боярских усадеб, или патронимий, проложивших эти улицы вместе со своими соседями-сородичами. Разумеется, процесс этот не был стихийным и контролировался княжеской администрацией, ведь территория города невелика, а земля внутри неё дороже, чем в сельской округе.
На Торговой стороне ситуация выглядит иначе: здесь значение центральной магистрали принадлежало Славной улице, в основе которой лежала древняя дорога, соединявшая Городище с территорией Ярославова двора, или как мы его сейчас называем «Дворища». Большинство других улиц пересекали её под разными углами, устремляясь к берегу Волхова, где находились торговые ряды и пристани. Всё это очень напоминает купеческие поселения в разных уголках Балтийского региона.
Глядя на реконструкцию планировки древнего Новгорода, можно с трудом узнать знакомые нам очертания улиц, ведь в XVIII-XIX веках город подвергся переустройству по новому генеральному плану, подписанному в 1778 году Екатериной II. Одно очевидно – центром стяжения уличных магистралей была река, а главное место в структуре городских коммуникаций занимал мост через Волхов. Без постоянного моста полноценная жизнь города на берегах почти незамерзающей реки была бы невозможна. Но к началу 1040-х годов в городе пока нет центрального храма, а значит, княжеская работа над планом города ещё не завершена.

Годы 1043 – 1049. Город новых людей

1040-е годы стали одним из наиболее важных этапов в истории Новгорода. После неудачного похода князя Владимира на Константинополь в 1043 году в городе разворачивается серия планомерных мероприятий, приведших к окончательному определению территории города и формированию его христианского центра. Летописец прямо указывает, что в 1044 году князь Владимир заложил и сделал Новый город. Как же понимать эту фразу, если город существует и развивается к этому времени уже почти сотню лет?
Долгое время историки и археологи пытались объяснить это «странное» упоминание о закладке Новгорода в середине XI века появлением в центре Софийской стороны новой крепости. Действительно, самое простое объяснение слова «город» – ограждённое или укреплённое место, ограда. А раз так, значит, жители нескольких разрозненных посёлков построили общую крепость (детинец) и назвали её Новым городом. С такой версией выступили в 1970 году московские археологи Валентин Янин и Марк Алешковский.
Критики этой версии справедливо замечают, что мнение о нескольких разрозненных посёлках на берегах Волхова, не считавшихся единым городом, резко противоречит жёсткой единообразной структуре и планомерному развитию усадебной застройки X-XI вв., изученной в раскопах Софийской стороны. Циклическое мощение улиц, начиная с 950-х годов, также вызывает сомнение в их «догородском» статусе. Кроме того, проделанный археологом Любовью Покровской анализ набора ювелирных украшений из разных концов города показал, что уже в X веке этнические различия между славянскими и угро-финскими частями населения Новгорода были стёрты, поэтому нельзя говорить о «посёлках кривичей, мери и славян», существовавших до 1044 года.
Вторая версия появления «Новгорода» принадлежит петербургскому археологу Евгению Носову, более 30 лет ведущему раскопки на Городище. По его мнению, в середине XI в. происходит перенос «главной» крепости Приильменья с Городища на место современного Кремля. Построенный в 1044 году Детинец, считает Е.Н. Носов, и получил название «Нового города».
В обеих версиях ключевое значение придаётся строительству укреплений Детинца как общегородской цитадели. Но именно в этом и заключена главная проблема: после раскопок 1990-х годов выяснилось, что на территории Кремля нет укреплений XI века, а раскопанные в 1950-х годах деревоземляные валы относятся к более позднему времени.
О чём же тогда говорит нам дата 1044 года? Вчитаемся в значение слова «новый» в тексте Повести временных лет. Рассказывая о достижениях Ярослава в строительстве храмов и просвещении Руси, летописец пишет: «Радовашеся Ярослав, видя множество церквий и люди хрестьяны, зело, а враг сетовашется, побежаем новыми людьми хрестьянскыми».
В советскую атеистическую эпоху было не принято обсуждать религиозные аспекты строительства городов, поскольку для историков-марксистов куда важнее было показать экономические причины «отделения города от деревни». В то же время, весь ход строительства церквей и городов в первой половине XI в. убеждает нас в том, что лучше других выразил современный исследователь древнерусского зодчества Алексей Комеч: «Огромные роскошные храмы стали центрами духовной жизни, воплотив в себе новое мировоззрение и торжественную силу княжеской власти на Руси».
Сотворение Нового города в середине XI века, отмеченное к тому же началом строительства грандиозного каменного собора в излучине Волхова, по-видимому, означало распространение на окрестных жителей статуса «новых людей», «новых горожан». Не просто укреплённый посёлок, а стремящийся подражать византийским образцам город с каменным собором, находящийся под покровительством князя и епископа, управляемый по Русской Правде – вот чем стал Новгород в середине XI века.
Строительство Софийского храма развернулось в 1045 году и по разным источникам продолжалось от 5 до 7 лет. По своим масштабам и воздействию на современников это строительство было беспрецедентным и впечатляющим. Греческие мастера за несколько лет возвели на одном из холмов плоской Приильменской низменности почти 40-метровую громаду, собравшую вокруг себя боярские терема и приземистые срубы новгородцев. Посвящение храма Премудрости Божьей – Софии означало, что на Руси воцарилась эпоха Ярослава, эпоха Мудрости.

Годы 1050 – 1056. На краю мира, между Константинополем и Римом

Завершение работ по строительству новгородской Софии было омрачено кончиной его начинателей. В 1050 году преставилась княгиня Ирина (в предсмертном монашестве – Анна), шведская супруга Ярослава Мудрого, а в 1052 году скончался и его старший сын Владимир. Впоследствии оба они были канонизированы, и ныне гробницы с их мощами покоятся в интерьере собора.
Тем временем мастера каменных дел, прибывшие в Новгород из Киева или даже Византии, заканчивали свою работу. Растущий храм Святой Софии всё больше становился похожим на свой киевский аналог: такой же крестовый план с галереями, пятиглавое завершение и лестничная башня с шестой главой в юго-западном углу. Вот только размеры его были чуть меньше (например, сторона подкупольного квадрата в Киеве составляла 7,75 м, а в Новгороде 6,10 м) да кладка стен в Новгороде была немного грубее и проще, поскольку в ней больше использовался булыжный камень.
Наглядное представление о том, как выглядела София сразу же после постройки, даёт графическая реконструкция её фасадов, выполненная реставратором Григорием Штендером. В ходе исследований 1960 годов он пришёл к выводу, что строившие Софию зодчие, уже возведя храм и нижний этаж окружавших его галерей, были вынуждены изменить проект. Первоначально предполагалось опоясать храм вторым этажом открытых галерей, в соответствии с архитектурой константинопольской и киевской Софий. Однако, понаблюдав за новгородским климатом с его влажными ветрами и снежными метелями, архитекторы решили закрыть второй ярус галерей полусводами, перекинутыми от внешних стен галерей к стенам храма. Так на самой северной окраине христианского мира родился новый тип христианского храма, который привычен новгородцам уже почти тысячу лет. Вот только известковая обмазка, а затем штукатурка появились гораздо позднее. Первоначальный же вид храма радовал глаз пёстрой чересполосицей серо-розового ильменского плитняка и красного кирпича-плинфы. Тем временем наступило очередное похолодание в отношениях Руси и Византии. Стремление Ярослава Мудрого вывести Русскую державу в число независимых и великих христианских держав вызывало недовольство константинопольского патриарха, и без того вступившего в затяжной конфликт с папским Римом. Используя эти противоречия, Ярослав решился на неслыханную дерзость и в 1051 году назначил киевским митрополитом «русина» Иллариона. Илларион вошёл в историю как автор «Слова о Законе и Благодати», произнесённого на хорах Софийского собора в Киеве и прославившего общее дело Владимира и Ярослава – христианизацию Руси.
В 1054 году христианский мир раскололся надвое: патриарх Михаил Кируларий объявил ересью принятое у «латинян» соблюдение субботнего поста и причащение опресноками. Прибывший в Константинополь римский кардинал Гумберт 16 июля того же года возложил на алтарь Святой Софии папскую грамоту с отлучением патриарха. Русские церковные иерархи, большинство которых по-прежнему были греками, возносили свои молитвы в поддержку патриарха.
А в Киеве в это время тихо умирал в кругу семьи великий князь Ярослав. В своём завещании он написал: «Се отхожу света сего, сынове мои; имейте в собе любовь, поне же вы есте братья единого отца и матере... Аще ли будете ненавидно живуще, в распрях и которающиеся, то погыбнете сами, и погубите землю отец своих и дед своих…» Для сыновей Ярослава наступило время экзамена на братскую любовь.

Годы 1057 – 1063. Женское лицо Новгорода

Первые годы после смерти Ярослава Мудрого его сыновья – Изяслав, Святослав и Всеволод несколько лет правили в согласии и любви, обращая свой гнев на соседние народы, в том числе на появившихся на границах Руси половцев – кочевников, пришедших из Казахстана на смену печенегам.

Оставим на время князей за их мужской работой и вглядимся в женский лик Новгорода. Ведь именно вторая половина XI – начало XII вв., по мнению большинства исследователей, стали переломным временем в становлении русского ювелирного дела и особенно женского головного убора. С этого времени появляются серебряные привески сложных форм (кистевидных и колоколовидных), приходящих на Русь из чешской Моравии. Кистевидные подвески – это ювелирный образ косы. Крепились они на ленточном уборе.
Примерно в это же время появляется кичка – составной головной убор, возникший из т. н. «убруса», которым женщины прежде просто обвивали голову. Теперь кичка стала первым вариантом княжеско-боярского убора, в котором сохранялись народные традиции, но сами украшения выполнялись в высочайших ювелирных технологиях, пришедших из Византии.
Наиболее яркие археологические материалы по истории женского наряда новгородок были обнаружены археологом Владимиром Конецким в конце 1970 годов во время спасательных раскопок на одном из возвышений в окрестностях посёлка Деревяницы, где был устроен строительный карьер. Всё, что удалось тогда сделать археологам, – обследовать примерно треть разрушенного бульдозерами древнего могильника. Но и в этих 120 погребениях было найдено множество интереснейших деталей: бусинные и ажурные височные кольца, полые серебряные бусы с зернью и сканью, фрагменты золотного шитья. Погребения XI века особенно богаты украшениями, а уже в XII веке повсеместное утверждение христианства приводит к упрощению погребального обряда, и нарядные вещи перестают встречаться в захоронениях.
Об особенностях положения женщин в средневековом Новгороде рассказывают как летописи, так и берестяные грамоты. Историки сходятся в том, что уже в первые столетия русской истории женщины активно участвовали в политической борьбе, обладали имуществом и правами на него, в том числе распоряжения и наследования.
Семейное воспитание городских девочек было, по преимуществу, трудовым, но грамоте они обучались наравне с мальчиками. Уже с 12-ти лет девочки считались «на выданьи». Случалось заключение браков и в 8, и в 11 лет. Вступление в брак до XIII века разрешалось дважды, и даже трижды, «если кто будет молод, а детей не будет». А вот венчаться разрешали только один раз. Развод, или «распуст» (отсюда и «распущенность»), разрешался как исключительное явление. Права мужа и жены при этом были разными: муж мог требовать развода просто за факт общения жены с чужими людьми без его разрешения. Измена мужа наказывалась только налагаемой церковью епитимьей.
Ярчайшей иллюстрацией сложного эмоционального мира отношений новгородок к своим возлюбленным стала находка на Троицком раскопе грамоты № 752, относящейся к 1080 годам. Перевод с древнерусского языка, выполненный академиком Андреем Зализняком, выглядит так: «Я посылала к тебе трижды. Что за зло ты против меня имеешь, что в эту неделю ко мне не приходил? А я к тебе относилась, как к брату! Неужели я тебя задела тем, что посылала? А тебе, я вижу, не любо. Если бы тебе было любо, то ты бы вырвался из-под людских глаз и примчался… Буде даже я тебя по своему неразумию задела, если ты начнёшь надо мною насмехаться, то судит тебя Бог и моя худость(=я)».
Комментируя текст этого древнейшего любовного послания, другой академик, Валентин Янин, с иронией добавляет, что в грамоте № 566, найденной неподалёку, содержится краткий, но позитивный ответ: «Будь в субботу во ржи или весть подай».

Годы 1064 – 1070. Всеславовы рати

 1065 г. – «В се же лето поча рать копити Всеслав. В се же время бысть знамение на западе: звезда привелика, луце имущи акы кровавы, всходящи с вечера по заходе солнецном; пребысть же днии 7. Се же проявлявше не на добро: по сем бо быша усобица многы и нашествие поганых на Русскую землю…».
1066 г. – «Заратишася Всеслав, сын Брачеславль, Полоскыи, и зая Новгород до Неревьскаго конца и пожже; и имав все и у Святеи Софеи, и паникадила, и колоколы, и отъиде».
1069 г. – «В то же лето, осень, месяца октября в 23, на святого Якова брата Господня, в пятничи, в чяс 6 дни, опять приде Всеслав к Новугороду; новгородци же поставиша полк противу их, у Зверинця на Къземли (Гзени – С.А.); и пособи Бог Глебу князю с новгородци. О, велика бяше сеця Вожяном, и паде их бещисльное число; а самого князя отпустиша Бога деля. А на заутрие обретеся крест честныи Володимир у святеи Софие Новегороде».

Всего 10 лет после смерти Ярослава Мудрого его сыновьям удавалось сохранять мир на Руси. Изяслав, Всеволод и Святослав изо всех сил старались не повторить ошибки своих недалёких предков. Чтобы не обострять соперничество с Киевом в стольных городах братьев – Чернигове и Переяславле, Изяслав согласился сделать местных епископов митрополитами и увеличить размеры владений за счёт Смоленска и северо-восточных земель Руси.
Но всё равно благополучный братский триумвират был вынужден вступить в усобицу с младшими родственниками. Первым забузил Ростислав, сын рано умершего новгородского князя Владимира Ярославича, не получивший княжения при дележе наследства деда. Сначала Ростислав захватил Галич, а затем выгнал из Тьмутаракани князя Глеба, сына Святослава Черниговского. Попытка Святослава вернуть княжение своему сыну поначалу не увенчалась успехом – изгнанный дядей Ростислав на время покинул Тьмутаракань, но затем вновь занял город. Тогда в ход была пущена греческая хитрость: наместник Херсонеса прибыл к Ростиславу для переговоров и на пиру отравил его, высыпав в княжескую чашу яд из-под ногтя. Ростислав к этому времени, видимо, уже завоевал популярность у жителей Крыма, поскольку разгневанные херсонесцы забили своего наместника камнями.
Вторым инициатором «передела Руси» выступил полоцкий князь Всеслав. Напомню, что его отец Брячислав в 1021 году захватил новгородцев и пытался увести их в Полоцк, но вынужден был смириться перед военной силой Ярослава Мудрого. Всеслав, который был потомком полоцкого князя Рогволода и внуком Владимира Святого, тоже заявил о своих претензиях на владения династии. О Всеславе летописи сообщают диковинные вещи: мать родила его с сорочкой на голове, и волхвы повелели завязать эту сорочку на нём, чтобы он носил её до смерти. В «Слове о полку Игореве» Всеслав изображён как человек-оборотень, наделённый сверхъестественной силой.
Собрав большую рать, зимой 1066-1067 гг. Всеслав напал на Новгород, находившийся под управлением киевского князя Изяслава. Он сжёг центр города, снял с Софии колокола, главный светильник (паникадило) и увёз их с собой. Отметим, что ни о каком сражении у врат Детинца в этой истории не говорится. Можно предположить, что либо новгородцы были застигнуты врасплох, либо серьёзных укреплений вокруг Софии в то время ещё не было. Одна из летописей новгородского происхождения добавляет, что, пока Всеслав грабил Софию, «город доспеша», то есть остальной город вооружался.
Наряду с политическим выпадом против Киева грабёж новгородской Софии был нужен Всеславу и в практических целях. В Полоцке как раз завершалось строительство третьего на Руси Софийского собора. После похода на Новгород полоцкий князь обеспечил свой храм необходимым убранством – колоколами, светильником, вероятно, иконами и ризами.
Дружный отпор Ярославичей не заставил себя ждать. В том же 1067 году князья захватили новую мощную крепость Всеслава Менск (Минск). После жестокой зимней битвы Всеслав был вынужден капитулировать. Несмотря на примирение и крестное целование, Изяслав всё равно схватил Всеслава и запер в Киеве под замок.
Последовавшее за этим в 1068 году восстание киевлян, вызванное неудачными боями с половцами, в буквальном смысле, развязало руки Всеславу. Он был выпущен восставшим людом из темницы и посажен на киевский престол. Когда же Изяслав с польской ратью вернулся к Киеву, Всеслав бежал на север. В 1069 году он предпринял ещё одну попытку захватить Новгород с помощью подвластных ему литовцев и води – племён, населявших земли к северо-западу от Новгорода.
Князь-оборотень, прототип былинного Волхва Всеславича, получил достойный отпор от новгородцев под самым городом на берегу реки Гзень. О том, что новгородцы готовились к этой битве, археологам рассказала берестяная грамота № 590, найденная в 1981 году в раскопе на Нутной улице в слоях 1060-х годов. На длинном листе бересты читалась короткая запись, о том, что литовцы и карелы «встали» друг на друга. Академик В. Л. Янин резонно предположил, что этой берестой новгородский «агент» информировал горожан о конфликте внутри войска Всеслава. Вместо подписи законспирированный автор изобразил в левой части бересты загадочную криптограмму, напоминающую скрипичный ключ.
Князя Всеслава новгородцы отпустили – то ли из жалости, то ли в надежде на долгое замирение с побеждённым предводителем. И оказались правы: Всеслав правил до 1101 года, не вступая больше ни с кем в конфликты. Так был заложен фундамент отношений Новгорода с землями будущей Беларуси.

Забытая река

Сообщив о разгроме новгородцами в 1069 году войск полоцкого князя Всеслава, летописец сохранил для потомков победителей название одного из древнейших топонимов Новгорода – Гзени (Къзени, Къземли). В названии этой небольшой реки историки усматривают возможную связь примыкавшей к ней территории с кузнечным ремеслом или выпасом коз.
С древнейших времён Гзень являлась левым притоком Волхова, берущим своё начало в районе современного Центрального рынка. В конце XIV века на участке от Прусской улицы до Духова монастыря река была включена в систему укреплений Окольного города. На шведском плане штурма Новгорода в 1611 году хорошо видно, что река отходила от городского вала там, где сейчас стоит универмаг «Русь». На островке между Гзенью и рвом с XII века стояли 4 пригородных монастыря.
Успела Гзень поработать и на экономику города и страны. В январе 1780 г. в Новгороде открылась Адмиралтейская парусная фабрика, переведённая сюда из Москвы после случившейся там страшной чумы.

Механизмы фабрики приводились в действие водяными мельницами, устроенными на Гзени. Чтобы сделать реку более полноводной, её соединили каналом с Морозовским ручьём, протекавшим в нынешнем Завокзальном районе. На фабрике работали более 200 рабочих, а под сотканными на Гзени парусами ходил Балтийский флот России.
В старинных корпусах парусной фабрики сейчас размещается городской военкомат; а Морозовский канал окончательно был засыпан при строительстве ДК профсоюзов. Та же участь постигла и древнюю новгородскую реку. Сначала Гзень стали использовать для сброса бытовой канализации, затем в 1960-х годах при разбивке сквера перед кинотеатром «Россия» часть русла реки засыпали. Несмотря на протесты археологов, с 1972 года начались работы по «упаковке» дурно пахнувшей реки в бетонные трубы. Дорогостоящие работы продолжались до конца 1980-х годов и результат их сейчас очевиден – вся территория к западу от засыпанной Гзени весной и осенью покрывается лужами, которым некуда больше стекать. А тем, кто хотел бы осмотреть место славной победы новгородцев в 1069 году, остаётся либо продираться сквозь ивовые заросли, либо топтать унылые асфальтовые дорожки «набережной реки Гзень».

Годы 1071 – 1078. Волхвы на Волхове

1071 г. – «Сице бе волхв встал при Глебе в Новегороде; глаголашет бо людям, творяся акы Бог, и многи прельсти, мало не всего града… и тако глаголаше, яко «преиду по Волхову пред всеми людьми». И бысть мятежь в граде велик, и вси яша ему веру, и хотяху побити епископа Федора… А князь Глеб и дружина его сташа у епископа, а людие все идоша за волхва… И рече Глеб: «то веси ле, что ти днещь хощеть быти?» Он же рече: «чюдеса велика створю». Глеб же, выимя топор, ростя и, паде мертв; и людье разидошася».
1072 г. – «Пренесоша святая страстотерпца Бориса и Глеба…»
1073 г. – «Ярославици бывши междю собою в распре велици: Святослав со Всеволодом на Изяслава…»
1077 г. – «Преставися архиепископ новгородчкыи Федор».

1070-е годы отмечены в истории Новгорода и Руси как период всплеска языческих волнений, причинами которых обычно становились природные бедствия и голод. Наиболее «мятежным» краем был северо-восток Руси – земли вокруг Ростова, Суздаля, Мурома. Здесь христианские священники долго ощущали себя во враждебном окружении. В 1080-х годах один из священников Ростово-Суздальской епархии по имени Леонтий даже был убит местными жителями.
Контроль за религиозными настроениями жителей отдалённых от городских центров территорий Руси оставался в руках волхвов – языческих жрецов и прорицателей (от них пошло слово «волшебство»). В 1071 году они объявились и в Новгороде. Один из волхвов, войдя в раж, собрал вокруг себя толпу горожан и отправился с ними убивать новгородского епископа Фёдора. Если бы не вмешательство князя Глеба – погиб бы епископ Фёдор, бесстрашно вышедший с пастырским словом навстречу разъярённой толпе.
Надо отдать должное и княжеской отваге: с небольшой дружиной он сильно рисковал, вступив в диалог с экзальтированным волхвом, обещавшим прилюдно «пройтись по Волхову». На ироничный вопрос князя «чем волхв будет занят сегодня?», тот, не чувствуя подвоха, отвечал, что будет творить великие чудеса. На этом «волхвование» и закончилось: Глеб Святославич достал из-под плаща топорик и навек успокоил волшебника. Вероятно, после этого князь произнес ещё несколько крепких слов в адрес новгородцев, «купившихся» на обещания волхва. Слова князя и окровавленный топор в его руках не оставляли толпе шанса на продолжение зрелища «древнего Копперфильда», и все молча разошлись.
Так непросто защищали себя христианские ценности в ту жесткую и смутную эпоху. Впрочем, непоследовательно вели себя и князья: в 1072 году они с почестями перезахоронили останки своих родственников, невинно убитых князей Бориса и Глеба. А уже в 1073 году Святослав и Всеволод в нарушение христианской морали изгнали из Киева старшего брата – Изяслава. Причинами очередной братской усобицы могло быть и кажущееся отпадение Изяслава от православия – уж очень близко он сошёлся с католическими родственниками жены Гертруды, тётки польского короля Болеслава II. В то же время правление Изяслава было чрезмерно мягким, явно ослабляющим княжескую власть над русскими землями. Для Новгорода это тоже имело свои последствия: после первого изгнания Изяслава в 1068 г. на новгородском столе был посажен сын Святослава – Глеб. И даже после возвращения Изяслава в Киев Глебу было разрешено оставаться в Новгороде. Таким образом, впервые со времён Игоря и Святослава в Новгороде сидел князь, представляющий не киевскую, а черниговскую ветвь Рюриковичей.
После того, как власть в Киеве перешла в руки Святослава, на короткое время восстановился прежний порядок. Но уже в декабре 1076 года Святослав Ярославич скончался, а к власти в Киеве из-за границы опять вернулся Изяслав. В 1078 году в походе «за волок» погиб и князь Глеб.
Находясь в постоянной зависимости от перемен на киевском столе, новгородцы всё чаще осознавали, что стабильная жизнь и развитие города невозможны, пока не будет ограничена княжеская власть. Как показывал опыт, защитить перед князем интересы новгородцев мог бы посадник, избранный из числа местной знати. Но во второй половине XI века одновременное существование посадника и князя в управлении городом было невозможно. Чтобы посадник смог возглавить местное самоуправление, нужно было дождаться ещё большего ослабления центральной, киевской власти. И в этом смысле история Киевской Руси развивалась в выгодном для новгородцев направлении.

Отзвук эпохи викингов

Описывая перипетии княжеских усобиц, новгородские летописцы, видимо, так увлеклись, что не отметили на листах своих пергаменов одно из важнейших для Новгорода событий 1070-х годов – рождение у князя Всеволода Ярославича внука Мстислава.
«Повесть временных лет» сообщает об этом в 1076 году: «В се же лето родися у Володимера сын Мстислав внук Всеволож». История появления этого младенца, который станет для новгородцев первым князем с эпитетом «Великий», заслуживает особого внимания: в ней как в капле воды отразились главные события европейской истории.
За десять лет до этого, в октябре 1066 г., армия нормандского герцога Вильгельма Бастарда вторглась в Англию и разгромила в битве при Гастингсе дружину англосаксонского короля Харальда Годвинссона. Наследники Харальда были вынуждены искать спасения в соседних странах. Дочь Гиду принял к своему двору её дед, датский король Свен Эстридсен. При его посредничестве Гида была сосватана на Русь за 20-летнего сына князя Всеволода – Владимира Мономаха.
На Руси Гида Харальдовна приняла, по обычаю того времени, православное имя Анна. Родившийся у Владимира и Анны в 1076 году сын получил при рождении два имени – русское Мстислав и скандинавское – Харальд, в память о правителе Англии, павшем от стрелы в битве при Гастингсе. Под этим именем князь Мстислав Владимирович фигурирует в западноевропейских хрониках.
Помимо англосаксонских корней Гида-Анна привила мальчику знание английского языка и почитание святого Николая, который был почти неизвестен на Руси, но с IX века очень уважаем в Британии. Пройдут годы, и Мстислав-Харальд построит в Новгороде на Ярославовом Дворище первый на Руси храм в честь Святого Николая Чудотворца.
У историков принято считать битву при Гастингсе окончанием эпохи викингов. Последний отзвук этой эпохи застыл на Руси в каменных стенах Никольского собора в Новгороде.

Годы 1078 – 1084. Европейская родня

 1078 г. – «Бежа Олег Тмутороканю, и приведе Половци, и победи Всеволода на Сежицах. В то же лето бысть сеча у Чернигова и убиена быста два князя: Изяслав и Борис… Поставлен бысть епископ Герман и преставися в Киеве, бысть в епископии 18 лет».
1079 г. – «Убьен бысть Глеб Святославлич в Заволочьи, маия в 30 день и положено бысть тело его в Чернигове за Спасам… Седе Всеволод опять на столе в Киеве и посади сына Володимера в Чернигове, а Ярополка в Володимери, а Святополку Изяславличю седещу в Новегороде…».

Продолжавшиеся всю вторую половину XI века княжеские распри часто подогревались со стороны их ближайших родственников, принадлежавших к кругу правителей Европы и Византии. Случавшиеся и в X веке браки представителей киевской династии с иноземными правителями свидетельствовали о том, что Русь заняла видное место в системе европейских государств. Однако в XI веке, в условиях церковного раскола между «латинским» Западом и Византией, междинастические браки всё чаще рассматривались соседними государствами как инструмент культурно-религиозного влияния на Русь.
В этих условиях, несмотря на духовную близость к Византии, Ярослав Мудрый сосватал сыну Изяславу дочь польского короля Мешко II, сыну Святославу - дочь немецкого короля Леопольда фон Штаде. И лишь младший из трех Ярославичей Всеволод женился на родственнице византийского императора Константина Мономаха.
Поскольку князья Изяслав и Святослав были женаты на католичках, Царьград оказывал знаки расположения младшему из братьев – Всеволоду. Отчасти это помогло ему удержаться на киевском троне в усобных раздорах с племянниками, особенно с Олегом Святославичем. Сохранилось письмо византийского императора Михаила VII к Всеволоду с предложением во имя торжества православия заключить с ним союз, не привлекая к нему других князей, «кто не имеет одного с нами благочестия».
О дочерях Ярослава Мудрого уже давно сложены легенды и остаётся лишь напомнить, что старшая Агмунда-Анастасия стала венгерской королевой, Елизавета - норвежской, а затем датской королевой, Анна - французской королевой. Брак Анны оказался несчастливым, и она бежала от мужа к графу Раулю II Валуа. Слабость королевской власти во Франции не позволила королю Генриху I вернуть жену.
Наиболее заметным браком киевского дома был брак Ефросиньи, дочери Всеволода Ярославича, с могущественным германским императором Генрихом V. Правда, замужество оказалось недолгим, и после шумного развода Ефросинья вернулась в Киев. Зато брат Ефросиньи Владимир Мономах удачно женился на изгнанной принцессе из англосаксонской королевской династии. Для Новгорода, экономика и жизнь которого зависели от торговых и политических связей с североевропейскими государствами, «западные» марьяжи русских князей были важным средством сохранения мира и процветания.

Годы 1085 – 1091. Уступки Мономаха

В 1085 году киевский князь Всеволод поссорился с Ярополком Изяславичем и велел своему сыну Владимиру Мономаху изгнать Ярополка. Тот был вынужден бежать в Польшу, на родину матери, что позволило перераспределить княжеские столы. В 1088 году сидевший в Новгороде Святополк Изяславич был «переведён» в свою отчину – Туров, а новгородцы получили себе князя в соответствии с древней традицией: к ним прибыл внук киевского правителя, совсем ещё ребёнок – двенадцатилетний княжич Мстислав, сын Владимира Мономаха.
После этого начался период долгих распрей между семьёй Всеволода и потомками Святополка Ярославича, в первую очередь, с воинственным черниговским князем Олегом Святославичем. Тот призвал на помощь половцев и принудил Владимира Мономаха уступить ему Чернигов. Вспоминая о тех годах, Мономах горько жаловался на судьбу: «И седех в Переяславле 3 лета и 3 зимы и с дружиной своею, и многы беды прияхом от рати и от голода». Переяславское княжество было разорено дотла, а половцы со своими стадами и кибитками расположились на его территории, как на своей земле. «Волость» с трудом могла прокормить княжескую дружину.
После смерти отца, князя Всеволода, в 1093 году Мономах утратил не только Чернигов, но и Киев, где воцарился Святополк. Мстислав был вынужден уступить Новгород младшему брату Олега Святославича Давиду. Однако Давиду недолго пришлось княжить в Новгороде – в 1096 году новгородцы «не взлюби» Давида и выгнали его из города. В Новгород с триумфом вернулся Мстислав. Его родственные связи с близкой Европой, видимо, импонировали новгородцам.
Смерть Всеволода, последнего из сыновей Ярослава Мудрого, вновь поставила Русь на грань масштабной братоубийственной войны. Причём, если дети Ярослава искали поддержку на Западе, то его внуки обратили взоры в сторону Великой степи. Первым в союз с ханом Тугорканом вступил князь Святослав Киевский, женившийся на ханской дочери. Но почти в это же время, стремясь отогнать половцев от Переяславля, Мономах убил ханов Кытана и Итларя, заключивших с ним мир. Доверие половцев к договорам с Русью было подорвано, а возможность стравливать между собой русских князей открывала перед кочевниками великолепную возможность богатой наживы. Население Южной Руси всё больше искало защиты под сильной княжеской рукой, а сами князья, озабоченные содержанием своего двора и сильной дружины, всё чаще забывали, что Русь неделима и сильна только в своём единстве.

Годы 1092 – 1098. От съезда к съезду

1093 г. – «Преставися Всеволод; и седе Святополк Кыеве. В то же лето победиша Половчи Святополка и Мстислава на Треполи».
1096 г. – «Иде Святополк и Володимир на Давыда Смоленску, и вдаша Давыду Новгород. В то же лето приидоша прузи в Русь августа в 28».
1097 г. – «Слеплен бысть Василко. В то же лето, зиме, победи Мстислав с новгородци Олга на Кулатске, в великое говение. И того же лета, на весну, погоре он пол, а 3-и дни Детинец сгоре город; Илькину чадь избиша».

Изгнание новгородцами в 1096 году князя Давыда Святославича стало первой демонстрацией их права самостоятельно определять кандидата на новгородский стол. Описание манеры поведения наших предков при выборе князя в те годы сохранила Лаврентьевская летопись: «Новгородци же идоша Ростову по Мстислава Володимерича и поемше, ведоша и Новугороду, а Давыдови рекоша “не ходи к нам”». Такую самостоятельность в отношениях с князьями невозможно представить на юге Руси, измученном половецкими набегами и княжескими раздорами.
Там, на юге, Святополку и Владимиру Мономаху всё чаще приходилось отбивать половецкие набеги совместными усилиями. При этом черниговский князь Олег Святославович любыми способами уклонялся от участия в войне с кочевниками. Наконец, Святополк предложил всем князьям собраться в Киеве и «учинить ряд о Русской земле» перед духовенством, старшей дружиной и горожанами.
«Княжеский съезд» состоялся в 1097 году, но не в Киеве, а в Любече, на границе Черниговской земли. Здесь князья поклялись друг другу, что отныне будут иметь «едино сердце», не дадут половцам разорять Русь. Ключевыми словами нового союза стала фраза «каждо да держит отчину свою», узаконившая дробление Древнерусского государства на удельные княжества. Основой нового союза стало условие неприкосновенности «отчинных» границ, при этом за Святополком закреплялось право на киевскую отчину отца, Мономах получал Переяславль, а трое Святославичей – черниговскую отчину. Фактически это упразднило наследие Ярослава Мудрого. Не было больше «старших» князей, а Киев становился одним из удельных центров, «первым среди равных».
Княжеская идиллия продолжалась недолго – решения съезда об установлении мира и согласия на Руси были нарушены на другой же день после их утверждения. Поскольку Святополк не добился от братьев признания своего «старейшинства», то, из опасения потерять киевский престол, он согласился на предложение волынского князя Давыда, внука Ярослава, устранить одного из возможных претендентов на свой стол – князя Василька Ростиславича. Тот был схвачен, придавлен досками и у него вырезали ножом оба глаза. Этот метод устранения политических оппонентов давно практиковался в Византии, но для Руси такая жестокость по отношению к близкому родственнику была неслыханной.
После этого злодейства, получив одобрение киевского веча, Святополк обрушил свой гнев на приверженцев Мономаха в Киеве. Печерский патерик сообщает, что «Святополк Изяславич много насилие створи и домы сильных искорени без вины, имение многим отьим».
Узнав о коварстве вчерашнего союзника и ослеплении Василька, князья, участвовавшие в Любечском съезде, решили объединиться против Святополка даже с давними противниками – Святославичами. Ситуацию спасла вдова князя Всеволода – она выехала навстречу Владимиру Мономаху и уговорила его не нарушать хрупкий мир между братьями. Но для окончательного прояснения отношений внутри династии решено было провести ещё один «княжеский съезд», который собрался в местечке Уветичи 30 августа 1100 года.

«Детное место» Новгорода

В 1097 году в Новгородской Первой летописи впервые упоминается «Детинец город» – центральное укрепление Новгорода, которое мы привыкли называть Кремлём.
Происхождение и смысл этого названия долгое время были покрыты тайной. C начала XIX века предлагались самые причудливые версии: от места укрытия детей на время военной опасности до крепости для княжеских или боярских «детей», то есть дружинников. Возникла и откровенно «кровожадная» версия о том, что у славян был распространён обычай замуровывать в стены строящейся крепости младенца, чтобы непорочность ребёнка служила дополнительной защитой стен. Многие историки сходились в том, что само слово детинец было распространено только в Новгороде и Пскове, а значит, является диалектизмом.
Всё это мифотворчество развеялось при серьёзном лингвистическом анализе самого слова. В 1970-х годах языковед Жанна Варбот выделила ещё одно, незамеченное другими исследователями и сохранившееся в диалектах, значение слова детинец, как производное от детя (детка, детыш, детеныш) – «меньшие и внутренние части составных предметов и орудий».
Это открыло возможность осмыслить название Детинец как малую, внутреннюю часть городского пространства, находящегося внутри большого, по-древнерусски – окольного города. Причём слово детинец до середины XIII века повсеместно употреблялось на Руси для обозначения внутренних крепостей. Известны летописные упоминания детинцев в Чернигове, Владимире, Переяславле, Новогрудке. Только после монгольских походов 1230-1250-х гг., вместе с разрушенными укреплениями русских городов, исчезает это древнее название крепостных центров. Лишь в Новгороде и Пскове, избежавших монгольского разорения и сохранивших укрепления, «детинец» доживает до XVII века и постепенно вытесняется названием «кремль», имеющим московско-тверское происхождение.
Современные исследователи слова детинец, новгородка Л.А. Секретарь и москвич А.Ф. Журавлёв, независимо друг от друга, пришли к ещё одному интересному выводу. Они установили, что в славянских языках слово детинец (варианты – детное место, детское место) обозначало материнскую утробу, плаценту, оболочку, в которой вынашивается и из которой рождается плод. Такая метафора раскрывает перед нами потрясающе глубокое восприятие нашими предками процесса зарождения и роста Новгорода, в котором Детинец уподоблен материнской утробе. Это позволяет по-новому взглянуть на известную Михайловскую икону «Знамение Божьей Матери»: здесь иконописец, возможно, стремился установить символическую связь между изображением младенца Христа в материнском лоне и детинцем христианского Новгорода.
Жаль, но в современной топонимике Новгорода слово «Детинец» сохранилось лишь на вывеске кремлёвского ресторана. Видимо, в этом тоже заключена своя символика, которая оттеняет особенности жизни нынешних новгородцев, привыкших согреваться в «Детинце» кружкой-другой медовухи после экскурсии с гостями по «детному месту» родного города.

К началу

На первую страницу